Сценарий ЛАТЫШСКОЙ свадьбы.
Обряды, обычаи и традиции латышей. Латышская свадьба

Латышский народный свадебный ритуал, как и свадьба любого другого народа, складывается в течение многих столетий. В нем нередко сохраняются многие черты, которые возникли на различных этапах исторического развития общества. Как указывал известный советский этнограф Л. Я. Штернберг, "во всем этом сложном комплексе, заключающем множество обрядов — социальных, правовых, экономических, религиозных, магических и т. д., соединены в одном едином ритуале черты множества наслоений, идущих от самой глубокой древности и сложившихся под самыми различными историко-культурными влияниями". На примере латышской свадьбы мы убеждаемся, что элементы эти иногда продолжают бытовать с большей или меньшей полнотой спустя длительное время после того, как были утрачены или трансформированы условия, породившие их.

Изменения в обрядности происходят по разным причинам, среди которых важнейшей является перестройка социально-экономической жизни народа. Очень большую роль в развитии и формировании различных форм быта, в том, число обычаев и обрядов, играют межэтнические контакты, в результате которых народы взаимно обогащают свой быт.

Имеющийся в нашем распоряжении материал свидетельствует о том, что к началу XX в. на территории двух выбранных этнографических областей Латвии сформировался единый цикл свадебных обрядов, состоявший из следующих этапов 2: 1) выбор невесты (nolakosana, lulu); 2) сватовство (precibas, svatsanas); 3) сговор (derlbas); 4) свадьба (kSzas); 5) после свадебные обряды (atkazas).

Каждый из этих этапов свадьбы в начале XX в. представлял собой целый комплекс обычаев, обрядов и связанных с ними верований, якобы способствующих благополучному завершению всего дела в целом. Именно в этих обычаях и обрядах более всего наблюдались региональные различия. Специфика их определялась особенностями экономического развития областей, этническим составом населения, конфессиональными особенностями и другими факторами. Необходимо отметить, что различия в свадьбе разных регионов к началу XX в. заключались также в разной степени сохранности ритуала, что позволяет в одном регионе выявить элементы, не бытующие в исследуемый период в другом, и, следовательно, принять их как специфические для первого.

Сведения, относящиеся к началу XX в., свидетельствуют о том, что свадебная обрядность подверглась существенным изменениям. Основным результатом трансформации свадьбы к моменту исследования является сокращение ее по времени и совмещение этапов со сходными функциями. Этот процесс затронул свадебную обрядность в обоих регионах. Как правило, совмещение отдельных этапов свадьбы приводит к утрате прежнего значения одного из них, а в дальнейшем — и к исчезновению его вообще.

Имеющиеся в нашем распоряжении материалы по двум городам (Лудза и Кулдига) позволяют выделить два варианта латышской традиционной свадьбы, бытовавшей в начале XX в. Для классификации свадебного ритуала в зависимости от задач исследования могут быть выдвинуты различные признаки, например терминология свадебных чинов, фольклор и т. д. В качестве определяющих нас интересовали такие признаки, которые позволили бы уловить в латышской свадебной обрядности исследуемых регионов не только местные особенности, но и стадиальные различия, связанные с развитием свадебного ритуала. Для определения вариантов свадьбы мы выдвинули следующие признаки: 1) место проведения свадьбы (дом невесты и жениха или только одного из них); 2) характер свадебного поезда: едут в церковь (костел) отдельно каждый из своего дома или жених приезжает за невестой, и они едут вместе; 3) время и место совершения обряда снятия фаты и венка и подвязывания головного убора замужней женщины — micosana — в полночь первого дня в доме невесты или на второй день в доме жениха. Эти признаки характеризуют форму свадебного ритуала, который, следуя терминологии, принятой в латышской фольклорной литературе, можно подразделить на два варианта — короткая свадьба (isSs kazas) и длинная свадьба (garas kSzas).

Выдвинутые признаки тесно связаны между собой. Так, например, когда свадьба справляется только в доме одного из вступающих в брак, то, как правило, на венчание жених и невеста едут вместе. Обряд снятия фаты и венка совершается в таком случае в полночь первого дня свадьбы. Таким образом, определение формы свадьбы по первому признаку производится, по существу, с учетом всех трех признаков.

Анализ собранной информации позволяет характеризовать оба выделенных варианта условно: 1-й (isas kazas) и 2-й (garas kazas).

Все имеющиеся ответы о бытовавших в начале XX в. свадьбах с учетом главного признака — место проведения свадьбы — делятся на равные доли — 50% справляли свадьбу только в доме невесты (1-й вариант), 50% — в доме невесты и жениха (2-й вариант).

Таким образом, мы можем утверждать, что оба варианта в одинаковой степени бытовали в начале XX в. В Курземе наиболее распространенным был первый вариант (на него приходилось 83,3% всех ответов населения Кулдиги), в Латгале — второй (100% ответов населения Лудзы). Следует отметить, что свадьба, которая справляется в обоих домах, является более ранней стадией этого ритуала и была распространена не только в Латгале, но и в других районах Латвии. В Курземе прекращение празднования свадьбы как в доме невесты (izdotenes), так и в доме жениха исследователи относят к третьей четверти XIX .

Наши материалы также позволяют судить о тесной связи, существовавшей в латышской свадьбе между первым и вторым из выдвинутых нами признаков. В кур-земской свадьбе жених приезжал за невестой, и они в одном свадебном поезде отправлялись в церковь. Согласно данным опроса, 97,0% свадеб старшего поколения в Кулдиге справлялись таким образом. Во втором варианте, имевшем распространение в Латгале, жених и невеста каждый со своим поездом отдельно отправлялись к венцу (87,5% из свадеб старшего поколения в Лудзе).

Специфичное сочетание двух первых признаков отражается в совершении главного обряда в свадебном ритуале — обряда снятия фаты и венка (micosana) и повязывания платка. Поскольку в Курземе все торжество проводилось в доме невесты и переезд молодой на место жительства происходил в течение недели после свадьбы, то обряд micosana совершался в полночь первого дня свадьбы. Во втором же варианте этот обряд, как правило, происходил на второй или третий день свадьбы в доме жениха. Описание курземской свадьбы, относящееся к более раннему периоду, свидетельствует, что в прошлом и в Курземе micosana совершалось на второй день в доме жениха .

Таким образом, подходя к свадебному ритуалу с позиции классификации его по форме, мы можем сделать вывод, что признаки, различающие латгальскую и курземскую свадьбы в начале XX в., в прошлом были общими для обоих регионов Латвии. Различия заключались главным образом в том, что в Латгале дольше, чем в Курземе, удерживались старые формы свадебного обряда. Немалую роль в этом сыграла экономическая отсталость края, в силу чего здесь дольше сохранялась замкнутость патриархального быта.

Различия в латгальском и курземском свадебном ритуале проявлялись и в других его элементах, во множестве обычаев и обрядов, неодинаковых по степени сохранности и разных по этнической природе. Одним из характерных моментов были наиболее распространенные места знакомства молодежи. В Латгале популярным местом знакомства были вечеринки, которые устраивались в доме одного из молодых людей. На вечеринках собиралась молодежь не только своей деревни, но и соседних. Здесь танцевали под аккомпанемент гармони, пели песни. Длительные контакты проживающих рядом представителей разных национальностей, каковые отсутствовали в Курземе, способствовали формированию здесь коллективных форм времяпрепровождения, характерных для русских и белорусов.

Одним из элементов традиционного свадебного ритуала часто являлось сватовство. Собранные нами данные свидетельствуют, что сватовство в начале XX в. бытовало в Латвии весьма широко, особенно в Латгале: 43,5% свадеб лиц старшего поколения (60 лет и старше) Лудзы были сыграны со сватовством. Значительно меньше сватовство было распространено в Курземе: только 28,6% свадьбам населения Кулдиги того же поколения предшествовало сватовство. По сведениям информаторов, сватовство в Курземе было распространено больше среди зажиточного населения, которое через выгодный брак стремилось укрепить свое материальное состояние. Сватовство в Латгале носило двоякий характер: свататься ездили, заранее выяснив ожидаемый исход или без всякой предварительной подготовки. В первом случае сватовству придавалось большое значение: жених брал с собой ценные подарки (кольцо, платок) для будущей невесты. Как правило, в таком случае договаривались также и об организации проведения свадьбы вплоть до мелочей, а главное — о приданом (piurs и pasaga). В Латгале различали два вида приданого: piurs и pasaga. В piurs входили личные вещи невесты, преимущественно изготовленные ею самой, — одежда, домотканые постельные принадлежности, полотенца и другие предметы. Величина этого вида приданого зависела не только от материальной обеспеченности родителей, но и от трудолюбия самой девушки. Приданое второго вида — pasaga — включало более значительные материальные ценности, определяющие основу благосостояния будущей семьи. Именно эта часть приданого в начале XX в. часто играла решающую роль при выборе невесты и заключении брака. Приданое этого типа включало мебель, домашний скот, и др. Ценность такого приданого целиком зависела от материального состояния семьи невесты.

Собранные материалы свидетельствуют, что в 79,5% свадьбах представителей старшего поколения в Лудзе и 61,7% — в Кулдиге невеста имела приданое. Однако наличие его можно рассматривать больше как соблюдение обычая, нежели как требование, необходимое при заключении брака. Так, из старшего поколения 66% населения Лудзы и 80% населения Кулдиги считают, что при заключении брака приданое не играло решающей роли, и только 34% населения Лудзы и 20% населения Кулдиги считали приданое необходимым.

Решение вопроса о приданом и о проведении свадьбы во время сватовства говорит о том, что сватовство в Латгале к началу XX в. в значительной степени слилось со сговором, имевшем в прошлом свои функции.

В том случае, если свататься ездили, не выяснив заранее ответ, этот обряд носил иной характер: сваты могли быть не приняты, их предложения — отвергнуты. Обычно отвергнутые сваты в тот же день отправлялись свататься к другим девушкам. Если же обе стороны приходили к соглашению, то оно еще не разрабатывалось детально. В таком случае сватовству через некоторое время следовал сговор.

Роль сватов чаще всего исполняли отец или мать жениха (в 60% свадеб с соблюдением сватовства, зафиксированных со слов старшего поколения Лудзы, и в 75% таких же свадеб старшего населения Кулдиги). Однако предъявлявшиеся к сватам необходимые для успешного совершения дела требования (умение поддержать разговор, находчивость, остроумие) были причиной того, что в 40% случаев сватовства старшее население г. Лудзы и в 25% случаев — г. Кулдиги прибегали к помощи других лиц (обычно семейных) — родственников, друзей и т. п. Встречались также редкие случаи, когда пользовались услугами свах-профессионалок.

В совершении сватовства в начале XX в. прослеживается сохранение ряда весьма древних элементов. В обращении сватов к родителям девушки (разговор о поиске выбежавшей овцы, желание купить корову и др.) у латышей, как и у некоторых других народов, прослеживаются отголоски покупки невест. Возможно, что опосредованно с этим связан обычай латгальской свадьбы, согласно которому жених бросал деньги в первый стакан, поднесенный невесте при сватовстве. Русский свадебный обычай "заплатить за бесчестье" напоминает бытовавший в Латгале в исследуемый период обычай возвращения подарков и расплаты за выпитую водку в случае несостоявшейся свадьбы. На близость латгальской и русской свадебной обрядности указывает также терминология, например название сватовства — лат. svatasanas.

В отличие от латгальского сватовство в Курземе (precibas) к началу XX в. в большей степени утратило свои традиционные черты. Цель его — добиться согласия родителей невесты на брак. Однако и здесь иногда сохранялся еще сговор, совершаемый обычно через неделю после сватовства.

Имеющиеся в нашем распоряжении сведения подкрепляют мысль о бытовании здесь сватовства главным образом среди зажиточного населения. Об этом говорит характер сговора, часто сливавшегося со сватовством, в котором центральным вопросом было не столько обсуждение порядка проведения свадебного торжества, сколько установление приданого невесты (его состава и размеров). Нередко при этом семье жениха вручался список вещей, входивших в приданое . В курземской свадьбе не удалось констатировать бытование каких-либо обрядов, совершаемых непосредственно перед свадьбой.

В латгальской свадьбе, как и в русской, бытовал предсвадебный обычай наряжания венка (vaiqaga pusk/xsana), напоминающий русский девичник — прощание невесты с деревней, плач при прощании. Большую роль в латгальской свадьбе играли сваты, дружки, подружки: название этих свадебных чинов на латышском языке — явно русского происхождения: svats, druzka, podruska, podrocka. Велико было также значение брата и дяди невесты со стороны матери: брат в белых перчатках надевал на голову сестре венок и фату перед отъездом ее под венец, а дядя бросал при одевании в чулок невесты серебряные деньги. Сохранение роли брата и дяди невесты в этих обычаях рассматривается в литературе как пережиток авункулата .

Характерный для обеих областей обычай устраивать почетные ворота (goda varti) перед свадебным поездом, которые должен выкупить посаженный отец, также напоминает древний обычай покупки невест, хотя к исследуемому периоду он давно уже приобрел шуточный характер. У дома, где происходила свадьба (kazu nams), жениха и невесту встречали родители с хлебом-солью и пивом или водкой.

Интересно отметить, что в обычае встречать жениха и невесту хлебом-солью проявляется момент коллективного творчества участников, которое раскрывается и во множестве разнообразных проявлений традиционного.

Так, обычай встречать новобрачных с хлебом и солью в Кулдиге зафиксирован нами в следующих вариантах: в одних случаях родители невесты у входа в дом, где устраивается свадьба, дают съесть молодым кусочки хлеба, посыпанные солью, в других — посаженная мать с подносом в руках угощает хлебом и солью молодых и гостей перед тем, как сесть за трапезный стол, в третьих — молодых и гостей угощают хлебом и солью уже за столом, пуская вкруговую тарелку с солью, в которую присутствующие макают кусочки черного хлеба. В Лудзе удалось констатировать сохранение древнего обычая, характерного для русской свадьбы — осыпание невесты овсом.

В курземской свадьбе широко бытовал обряд проверки трудовых навыков невесты и жениха перед входом в дом, где устраивалась свадьба: невесте давали штопать или вязать чулок, жениху — распилить и расколоть дрова и т. п. Приурочивание этого обряда к данному моменту также говорит о трансформации свадебного ритуала: по более старым сведениям, обряд проверки трудовых навыков совершался после того, как жених и невеста будут признаны мужем и женой. В Курземе весьма распространен был также обряд подстилать под ноги молодым перед входом в дом узкую белую полотняную дорожку, символизирующую гладкую и счастливую жизнь молодых супругов в будущем.

Непременным моментом латгальской свадьбы являлось присутствие на пиру большого числа неприглашенных гостей (stomaci), желающих посмотреть на молодую пару. На 60,9% зафиксированных нами свадеб, совершенных в начале XX в. населением г. Лудзы, присутствовали эти неприглашенные гости — stomaci. Их обязанностью было пение песен, величание жениха, невесты, гостей. Как правило, "стомачей" за стол не приглашали, а угощали в углу комнаты. За пение песен им бросали через стол сладости, завернутые в платочек. Стомачи не были лишены и таких свадебных удовольствий, как танцы.

Кульминацией всего свадебного ритуала являлся обряд посвящения жениха и невесты в мужа и жену (micosana). О широком бытовании этого обряда говорит то обстоятельство, что он соблюдался в Лудзе в 90,9% , а в Кулдиге — в 75% всех свадеб начала XX в., о которых мы узнали со слов информаторов старшего поколения. В представлениях народа невеста и жених становятся мужем и женой только после совершения обряда micosana — снятия венка. Такое отношение к этому обряду подкрепляет мысль, что церковное венчание нарушало совершение всего свадебного ритуала и исполнялось как бы побочно.

С обрядом micosana связан интересный элемент ритуала: родня старалась спрятать невесту (zog llgavu) от жениха и его родни, а снятие фаты и венка с невесты и надевание на нее чепца (cepure, aube) или платка в качестве символа замужней женщины под пение обрядовых песен происходило лишь после того, как жених находил и выкупал невесту. Этот обычай, видимо, должен рассматриваться как отголосок борьбы между родней невесты и жениха. В Латгале в обряде снятия венка главную роль играли жених или его мать, в Курземе — посаженная мать.

После micosana молодая одаривала родню мужа (pflra dallgana). Сохранялся также обычай (pagasts), когда гости клали на тарелку деньги, предназначенные для молодых. Поскольку в Латгале, как известно, свадьба проходила как в доме невесты, так и в доме жениха, то pagasts совершался в обоих домах: в доме невесты деньги клали ее родные, в доме жениха — его родственники. Из описаний видно, что ранее этот обычай справлялся многократно в течение всей свадьбы.

Особыми обрядами и действиями, связанными с древними верованиями, сопровождалось укладывание молодых спать. Обычно их провожали с музыкой; постель стелила будущая свекровь, за что молодая дарила ей постельные принадлежности (простыни, одеяло). На другое утро молодых будили музыкой, шумом, криками. В Лудзе встречался обряд битья горшков у постели молодых или на пороге помещения, где они спали. Последующие дни празднования проходили в основном без обрядовых действий.

Как указывалось выше, на второй день латгальской свадьбы совершался переезд молодых в дом жениха — на их будущее место жительства. Бытовали некоторые символические действия, означавшие приближение конца свадебного торжества: хозяйка подавала на стол кислые щи, хозяин ставил на угол стола затычку от бочки в знак того, что пиво выпито. После этого гости расходились.

Свадьба обычно длилась три дня. Из послесвадебных обрядов довольно долго сохранялись устраивавшиеся спустя неделю после свадьбы atkazas, напоминающие русские "отводины". Характер свадебного ритуала определял порядок и место проведения этого последующего торжества. В Курземе, где переезд молодьтх на место жительства и перевоз приданого совершался на следующей неделе после свадебного пира, atkazas справляли в доме, где будут жить молодые, т. е. в доме родителей мужа. В Латгале, где переезд невесты (и перевоз приданого) в дом жениха совершался на второй день свадьбы, на atkazas отправлялись к родителям невесты.

Свадебная обрядность, бытовавшая в начале XX в. в выбранных регионах, сохраняла ряд элементов магического происхождения, сопровождавших основные действия свадебной церемонии.

Судя по собранному материалу, больше всего, сохранялось обрядов с пережитками предохранительной магии, однако значение их уже в начале XX в. утратилось. К ним относятся, например, такие обычаи, как оставлять на печи в доме молодого мужа пояс жены; оставлять пояс или варежки молодой в первую субботу после свадьбы в бане; утром второго дня свадьбы бить горшки; брату невесты в белых перчатках одевать ей венок; запрет при перевозе приданого везти кровать непокрытой; вешать колокольчики на упряжку лошадей в свадебном поезде; жениху вносить невесту в свой дом, ступая по доске или расстеленному полотну; бросать пожертвования — nods (пояса, тесемки, варежки) по дороге в церковь: в речку, на перекрестке и в помещении, где невеста переодевается в полный свадебный наряд.

Подходя к этим действиям с психологической точки зрения, их следует, видимо, отнести к апотропеическому типу магии. Первоначальный смысл этих обрядов — умилостивить духов дома молодого мужа подарками, отогнать злых духов шумом (битье посуды) или звоном металла (колокольчики), устранить нежелательное воздействие духов на невесту, которая считалась особо подверженной их влиянию. Е. Г. Катаров к этому типу магии относит также Широко бытовавший обычай закрывания дороги почетными воротами во избежание проникновения злых духов вместе с новобрачными в дом, где будет происходить свадьба и. Однако существование обычая требовать выкуп у почетных ворот говорит, на наш взгляд, в пользу того, что этот обряд можно скорее считать пережитком, сохранившимся от далеких времен существования родовой или сельской общины, пережитком покупки жен.

К имитативному и инициальному типу магических действий можно отнести обычай осыпать невесту овсом, что символизировало благополучие в будущей семейной жизни, а также особое отношение к выбору посаженных родителей; считалось, что если посаженные родители хорошие, то и совместная жизнь молодых будет хорошая. Свадебные обряды, сохранявшие пережитки любовной магии, в основном носили имитативный характер. К ним можно отнести следующие действия: невеста, вставая из-за стола перед отъездом к венцу, должна была дернуть скатерть, чтобы все девушки — ее подружки в этом году вышли замуж; с такой же целью сестры (подружки) должны были дотронуться до фаты невесты, когда она переступала через порог дома перед отъездом под венец; невеста клала в обувь жениха деньги, чтобы в дальнейшем верховодить в семейной жизни; за свадебным столом перед невестой поднимали ребенка приговаривая: "Учись, Аннушка, нянчить ребенка, в этом году это суждено другой, на следующий год — придется самой!" Если новобрачные хотели иметь сына, под кровать им клали топор, пилу, если хотели девочку — вязанье, грабли. Когда увозили невесту, в дом жениха, к саням или к повозке привязывали метлу, чтобы все девушки деревни в этом году вышли замуж 17. В качестве любовной (имитационной) нагни можно рассматривать и обычай вплетать в венок невесты веточки мирты, символизирующей вечную любовь 18. Как элемент любовной или промысловой (имитативной) магии следует рассматривать уже редко сохранявшийся в начале XX в. обычай подавать на свадебный стол зерна сухого гороха 1У, символизирующие плодородие и семейное благополучие.

Меньше сохранились элементы промысловой магии. Сведения, относящиеся к этому виду магии, можно также интерпретировать как действия предохранительной магии. Так, обычай встречать молодых хлебом-солью символизирует благополучие в будущей жизни; однако, имея в виду "очищающее" значение соли, этот обычай можно отнести и к предохранительным магическим действиям. В пользу последней интерпретации говорит то, что под подушку молодоженов свекровь иногда клала хлеб и соль. В этом случае соль исполняла апотропеические функции. В качестве обеспечивающего удачу в хозяйственных делах следует рассматривать обычай, согласно которому гости закрывали в доме жениха дымоход и колодец и просили невесту затопить печь или принести воды; невесте это удавалось сделать только после того, как она приносила в жертву печи или колодцу пояс, тесьму, варежки. Однако эти действия можно также трактовать как вышеупомянутое испытание трудовых навыков невесты (штопка носок и другие занятия). О стремлении обеспечить магическим путем богатую жизнь невесте, свидетельствует обычай класть в ее чулок деньги, что делал ее дядя. По характеру эти обычаи носят имитационный или инициальный характер. И, наконец, в качестве элемента магии плодородия (и с этой точки-зрения — промысловой) можно рассматривать распространенный в начале XX в. обычай укладывать молодых спать в клети. На большое значение, которое придавалось в прошлом у разных народов первой брачной ночи, якобы способствовавшей плодородию вообще, указывает Е. Г. Кагаров.

У земледельческих народов, какими были латыши и их соседи, главным хранилищем всего достояния была клеть, поэтому можно предположить, что проведение первой брачной ночи в клети рассматривалось как магическое действие, направленное на повышение плодородия полей. Но, с другой стороны, клеть в силу своих хозяйственных функций обычно пустовала длительное время года и часто являлась местом жительства девушки до свадьбы. А потому смысл этого обычая может быть понят не столько как магический, который уже в начале XX в. был утрачен, сколько как рациональный.

Все элементы латышской свадьбы, которым приписывалось магическое происхождение, к началу XX в. утратили свой первоначальный смысл и исполнялись больше для усиления увеселительной и эмоциональной стороны традиционного ритуала. Следует отметить, что обычаи и обряды, подобные описанным, встречаются у других народов и и объективно не являются специфическими для латышей, однако самими латышами они осознаются именно такими.

Проведенный анализ свидетельствует о том, что в начале XX века в выбранных регионах в целом бытовал единый свадебный ритуал. Единство его особенно заметно в том слое свадебных обрядов, которые можно считать наиболее древними. Этот слой обрядов роднит латышскую свадьбу со свадьбой других народов, особенно славянских. Различия имеют более позднее происхождение и связаны со спецификой социально-экономического развития, а также с формированием этнического состава населения районов. Указанные причины обусловливают большую или меньшую полноту и специфический характер соблюдаемого комплекса обычаев и обрядов и позволяют выделить в свадебном ритуале два варианта — латгальский и курземекий.